«Мертвые души» — игра в кино. В театре драмы представили необычную версию поэмы Гоголя

В центре размещен фрагмент дома, словно вырванный из целого здания. К какому он принадлежит веку, неизвестно. Балкон  хрущевки, отделанный мелкой плиткой соседствует с изразцовой печью с чугунной заслонкой, внизу стоит нижняя половинка секретера, рядом — старинный буфет. По центру — дверь, возвышающаяся в метре над полом, что затрудняет ее использование. Дом словно вывернут наизнанку — мебель расположена снаружи, а внутри квартиры, сверкают молнии и грохочет гром.

Стена дома испещрена черными отметинами, словно покрытие ее лопается под натиском прорывающейся в наш мир нечисти. Во втором действии здесь уже будет зиять огромная черная дыра, через которую персонажи будут свободно осуществлять проход туда-обратно. Эклектичность сценографии полностью соответствует и содержанию спектакля.

С молодым режиссером Иваном Комаровым самарский зритель познакомился прошлым летом на лаборатории молодой режиссуры. Постановщик представил эскиз по пьесе Мартина  Макдоны  «Палачи», который напоминал капустник на тему ранних фильмов Тарантино — материал для внутреннего театрального пользования. Критики отмечали, что хоть решение и вышло остроумным, но «Тарантино забил  Макдону», а в постановке не прозвучала глубина тем пьесы. К сожалению, так произошло и на этот раз.

Аттракцион по узнаванию киноперсонажей будет длиться большую часть первого действия. Селифан (Аркадий Ахметов) предстанет в образе Фореста Гампа в клетчатой рубашке с коротким рукавом и фиксаторами на ногах. Впрочем, он еще не раз поменяет обличье, услужливо подыгрывая партнерам в разных сценах. Ноздрев (Алексей Егоршин) станет зеленоволосым Джокером в исполнении Джареда Лето и сохранит свой облик неизменным на протяжении всего спектакля. А вот Марина Жукова поменяет образ Панночки, знакомый по фильму «Вий» с Натальей Варлей, на невзрачную Коробочку. Правда потом переоденется обратно. Почему одни персонажи меняются, а другие остаются неизменными, остается неясным.

В спектакле много остроумного — когда Собакевич, которого актер Денис Евневич представляет в образе огромного «нового русского» с огромной цепью на шее, деловито пытается пристроить гигантский окорок в крохотное отверстие маленькой мясорубки. Или когда Гоголь (Сергей  Видрашку) в роли режиссера устраивает кастинг на роли помещиков.
Николая Васильевича на сцене вообще много (может быть, режиссер хотел избежать упреков в том, что забыл про писателя). Классик выходит на сцену вслед за гробом, вынимает оттуда тарелку макарон (которые полюбил в Италии) и начинает их есть. А вокруг него водит хороводы нечисть.

Гоголь принимает активное участие в спектакле: то пугает Чичикова, то переругивается с ним, то сетует Коробочке на больной желудок, то следит за произнесением реплик, водя пальцем по строчкам рукописи.

В отличие от своего автора, текст «Мертвых душ» появляется на сцене далеко не сразу. Но где-то в середине первого действия зрители облегченно вздыхают — экспериментальные  гэги  и репризы сменяет сюжет про путешествие Чичикова от одного помещика к другому. Конечно, хрестоматийным его воспроизведение не назовешь. Чего стоит только затянутая цитата из «Криминального чтива» про укол адреналина в сердце, который свалившемуся Манилову (Иршат  Байбиков) пытается сделать жена (Надежда Попова). Или как Ноздрев с Чичковым вместе уходят от погони, отстреливаясь от преследователей. На половине отрезанного кузова  вазовской  «семерки», которая заменяет в спектакле пресловутую «тройку-Русь».

Несколько раз со сцены звучит призыв помнить о жанре. Но в том-то и проблема. Режиссер слишком увлекся жанром и забыл, что Гоголь — это не только готика и страшилки.

Спектакль старается привлечь внимание зрителя яркими образами и предметами: тут и располовиненная «семерка», и живая кошка, и игрушечные собачки, и регулярно выносимый на сцену гроб, и говорящая Шинель (Юлия Орлова) в роли экскурсовода по творчеству Гоголя, и песня «Самара-городок». Зрителей первых рядов посыпают мелко нарезанным целлофаном (это и снег, и пепел) и обливают струями воды. А сколько здесь акробатических номеров! Чего только не вытворяет Ноздрев-Джокер, да и Плюшкин в исполнении Артура Ягубова проявляет паучью ловкость, свободно перемещаясь по стенам и балкону.

Но вся эта россыпь приемов воспринимается как фоновый шум, не позволяющий услышать мелодию. А ведь она почти начинает звучать, когда Чичиков начинает планомерный объезд помещиков. Главный персонаж в исполнении Петра Жуйкова не прячет отсутствие содержания за маской, а представляет зрителям калейдоскоп эмоций и состояний. Игра актера сочетает выразительность и гротеск, юмор и трагедию, мистику и бытовую достоверность.

Его персонаж в какой-то момент даже вызывает сочувствие. Чичиков бесконечно лепечет свое оправдание: «Я не ограбил вдову, я не пустил никого по миру, пользовался я от избытков, брал там, где всякой брал бы». И добавляет, что вообще  стендапом  хотел заниматься. Псевдоним подбирал — Пушкин или Гоголь. «Но Пушкин был уже. Гоголь лучше». И это правда. Действительно, лучше.

Но спектакль не оставляет неприятного ощущения. Несмотря на чрезмерную увлеченность жанром, видно, что режиссер Иван Комаров искренне искал оригинальные формы и важные смыслы. А для театра, который хочет называть себя живым, нет ничего важнее творческого поиска.

Фотографии: Самарский академический театра драмы им. Горького